Когда мы встретились с Викторией Данильченко, известной широкой публике благодаря передаче “По делам несовершеннолетних” на телеканале “Домашний”, а в профессиональной среде благодаря успешной адвокатской практике, темы для беседы рождались сами собой.
С одной стороны, хотелось узнать, какая Виктория мама, а с другой – обсудить современные проблемы детей и родителей, услышать ее профессиональное мнение.
С детства Виктория Данильченко мечтала стать следователем, но вовремя поняла, что ее стезя – адвокатура. Ее любовь к профессии зажглась в юности, когда она устроилась секретарем в юридическую консультацию на Кузнецком мосту. Рядом с умнейшими людьми – Генрихом Падвой, Александром Гофштейном и Михаилом Борщевским – иначе и быть не могло.
– Виктория Борисовна, у вас довольно сложная в эмоциональном плане профессия – вы ведь сталкиваетесь с разными историями. Как справляетесь с переживаниями?
– На каком-то этапе начинаешь понимать, что нельзя все пропускать через себя, потому что тогда невозможно ни работать, ни быть полезным тому человеку, чьи интересы представляешь. Человека, конечно, жалеешь: “Как же ему, бедолаге, не повезло…” Но своей работой, трудом делаешь все возможное для того, чтобы исправить то положение, в котором он оказался.
Говорят, врачи и адвокаты – циники. Знаете, без трезвого и холодного ума невозможно работать. Я не могу сидеть и слезы лить с каждым приходящим ко мне клиентом. Но цинизм ли это?..
– А есть ли такие дела, за которые вы принципиально браться не будете?
– Я отношусь к той категории адвокатов уже старой школы, которые вообще так не рассматривают свою профессию. Ну что значит – я никогда не возьмусь? Ситуаций бывает очень много, разных. Сказать, например, я насильника никогда не пойду защищать? …А если его оговорили? А если… и столько этих “если” может возникнуть! Мне кажется это весьма странным, когда адвокат заранее говорит, что какие-то дела он принципиально не ведет. Нет, у меня таких нет.
– То есть вы заранее в человеке стараетесь разглядеть что-то большее, чем то, в чем его обвиняют?
– Я заранее не хочу ничего видеть в человеке. Не хочу предполагать или домысливать, а хочу его услышать. И если ему нужна моя помощь, он ко мне за ней обратился – все, что будет в моих силах, я, безусловно, сделаю, чтобы помочь.
Хотя на сегодняшний момент я могу себе позволить, как вы говорите, не вести какую-то категорию дел или чем-то не заниматься. Но это те, которые я, может быть, не очень хорошо знаю – допустим, “интеллектуальная собственность”. Для этого нужно быть хорошим специалистом. Если у меня есть хоть доля сомнений – никогда не позволю себе заниматься этой категорией. Либо я открою законы и буду разбираться, либо скажу “нет”.
– В таком случае, наверняка есть категория дел, которые даются вам особенно хорошо?
– Поскольку я Председатель МКА “Коллегия адвокатов Павла Астахова”, (а он достаточно долго являлся уполномоченным по правам детей), люди ассоциируют его должность уполномоченного с коллегией. И у нас в свое время было огромное количество обращений по любым детским вопросам: определение места жительства детей, усыновление, лишение родительских прав, ограничение в родительских правах и т. д. Идут, скорее, на “имя” и поэтому меня больше воспринимают как специалиста по детским вопросам.
Сама же я специализируюсь не только на детских делах: много приходится заниматься наследственными правоотношениями. И все же основная моя практика – это дела, связанные с семейными правоотношениями.
“Жестокие дети – те, которым не хватает любви”
– За ваш более чем 25-летний профессиональный опыт был ли какой-то особый случай – самый запоминающийся?
– Я не очень люблю эти вопросы. Понимаете, каждое дело – по-своему значимо. Один из случаев важен, потому что он прописан в ведомостях Верховного суда – это вопрос признания договора купли-продажи недействительным. Казалось бы, ну и что такого? Но я помогла пожилой женщине не остаться на улице. Удивительно, когда твое дело идет вразрез с привычной практикой, и с тобой соглашаются все инстанции.
Также повелось, что в основном я представляю интересы пап, а не мам. Это те истории, когда понимаешь, что отцом движет не то, что “я крутой, сильный, у меня денег больше”, а искренняя забота о ребенке, и видишь, как он с ним много времени проводит, а мама – вообще непонятно где… Но суд говорит: “Мама же не наркоманка, не психически больная, давайте ей ребенка и отдадим”, – вот это ужасно.
Поэтому я стала заниматься папами, потому что здесь нужно прикладывать ум: как сделать так, чтобы суд тебе поверил, как показать отца с его лучшей стороны. Здесь есть над чем работать. С мамами проще…
– То, о чем вы говорите, напомнило мне блестящий фильм “Крамер против Крамера”, где как раз и показан весь драматизм описанной истории.
– Именно так.
– Не могу обойти вниманием проблему детской жестокости. Ведь вы с этим сталкиваетесь в своей работе: что происходит с детьми, которые идут калечить и убивать других? Почему это вообще случается?
– Я всегда была сторонницей того, что в детей все должны вкладывать родители. Школа – это хорошо, но ребенок растет, развивается и воспитывается в семье. И если дома чего-то недодают – этого ни одна школа не даст. Я не говорю, что это – обязательно полная семья, не в этом дело!
Должна быть любовь – искренняя и глубокая, а не просто на словах. Когда взрослому важны интересы, планы и окружение ребенка. Считаю, что жизнь детей будет лучше и краше, если в семье будет мир.
– То есть детская жестокость – от недолюбленности?
– Безусловно. Это крайне закомплексованные дети. Они смеются, как другой ребенок целует маму, при этом сами точно также хотят поцеловать маму, но у них вот этот барьер стоит. Я не видела ни одного жестокого ребенка, которым занимаются, чтобы после школы он был еще чем-то интересным и нужным увлечен: музыкой, спортом – да много же всего.
“Наша передача – это шоу, где у всех, кроме меня, есть сценарий”
– С детьми вы общаетесь не только в реальных жизненных ситуациях, но и на съемках передачи “По делам несовершеннолетних” на телеканале “Домашний”. Расскажите, пожалуйста, об этом опыте.
– Прежде всего, это – шоу. Я исполняю там роль судьи, которая разговаривает с подростком. Вся тематика программы и ее смысл заключается не в том, какой я там вынесла приговор, а все-таки почему – именно такой.
Важнее всего то, какое напутствие я даю тому или иному участнику процесса.
Программа у нас уже долгая, мы снимаем седьмой сезон – большой срок для телевидения. Я там, кстати, никогда не работаю по сценарию. Могу давать какие-то заключения, оценки, говорить собственные слова, никогда ничего себе не пишу и считаю это правильным.
– Съемки дают вам полезный опыт?
– Безусловно. Во-первых, там рассматриваются жизненные истории. Начинали мы вообще с реальных судебных дел: запрашивали их, нам помогали суды, которые занимаются подростковой преступностью. Во-вторых, удается глубже понять психологию подростка. Все семь лет даром не прошли – это действительно помогает в обычной профессиональной работе, даже когда я работаю с родителями. Могу того или иного родителя поставить на нужные рельсы – то, что должен делать психолог, делаю я.
Адвокат, который занимается вопросами детей и родителей, должен интересоваться психологией.
– Знаю, что у вас самой – уже взрослая дочь. Она пошла по вашим стопам?
– Нет. Психологи точно поймут, о чем я говорю: у каждого человека есть в жизни что-то, чего он не смог достичь, и это он вкладывает в своего ребенка. Вот я и вложила в ребенка свои двойки по математике. Она посещала все математические кружки, какие были в Москве. В этом году дочь заканчивает МГИМО (международные экономические отношения). Ей все давалось очень легко. Она разносторонний человек: помимо математики, занималась искусством, спортом – теннисом и плаванием.
– Вы, наверное, строгая и требовательная мама?
– Я мама строгая, и это нужно было принять. Зато сейчас мы с дочерью – очень близкие подруги, я с ней делюсь, она – со мной. Я в своем ребенке на сто процентов уверена. Что бы ни случилось, знаю, кто будет тем первым человеком, к кому она придет с любой проблемой.
– Доверие – это бесценно. Каких-то фундаментальных принципов придерживались в воспитании?
– Есть принципиальные вещи – я на них стою. Считаю недопустимым, когда завтра ты на “красное” говоришь “синее”, на “нет” говоришь “да”, потому что ты сломался… (ведь дети – те еще испытатели). Ребенку в таких условиях очень тяжело жить и расти. Для него проще один раз переболеть, перестрадать. Взрослый сказал “нет” – значит “нет”.
Говорить на все “да” – это самое простое, чтобы ребенок не кричал, не рыдал… Но какова будет цена этого?
– Вы занимаетесь адвокатской практикой, преподаете, уже семь лет ведете передачу на телевидении… Как вы все успеваете?
– Я об этом стараюсь не думать: моя работа приносит и моральное, и материальное удовлетворение, это помогает чувствовать себя на плаву, в своей тарелке.
Интервью провела и записала Вилена Котова.
